Коктебель - это поэт Волошин, Дом Поэта, его друзья, соседи - русские интеллигенты, искусство Серебряного века, дух творчества и страсти.

В начале ХХ века у литераторов, художников, ученых сложилась традиция отдыха в Коктебеле, и маленький курортный поселок стал местом притяжения поклонников и ценителей поэзии. Уже с 1909 года путеводители по Крыму стали рекламировать Коктебель как модный литературно-художественный «курорт».

Андрей Белый писал «Дом Волошина в Коктебеле был одним из культурнейших центров не только России, но и Европы».

А Валерий Брюсов, в момент своего пребывания в Доме, заметил, что в Москве он может перевидать множество людей в течение недели, месяца, года, может собрать у себя на именины своих друзей, но иметь постоянно вокруг себя такой круг и вести настолько содержательные беседы — не имеет возможности.
Коктебель начала ХХ века - это особый стиль жизни, общения, мировосприятия и широкие объятия гостеприимства. Коктебель эпохи Серебряного века - это атмосфера, это состояние души, это легенда.

Судьбоносные дороги многих представителей Серебряного века очень тесно переплетались. Весной 1909 года Н.С.Гумилев впервые увидел Коктебель, тогда же впервые оказался в доме М.Волошина. В то время в Коктебеле отдыхали Алексей Толстой, Андрей Белый, Елизавета Дмитриева — будущая Черубина Габриак, и многие другие.

Знаменитый дом на самом берегу моря в Коктебеле, своего рода Мекка литературно- художественной богемы – Дом Максимилиана Волошина, как культурный и творческий феномен, известен не только яркой и колоритной личностью своего хозяина, но его многочисленными гостями, многие из которых были выдающимися деятелями русской и мировой культуры, друзьями и знакомыми поэта. В период приезда гостей Коктебель превращался в настоящую литературно-художественную коммуну, в которой побывал почти  весь цвет русской интеллигенции первой трети 20-го века. Такому созвездию имён гостей, живших и творивших в Доме Поэта с его удивительной насыщенной творчеством жизнью, вряд ли можно найти аналоги во всей истории Серебряного века русской культуры.

Из воспоминаний Викентия Вересаева:

«Представителем озорства, попрания всех законов божеских и человеческих, упоенного "эпатирования буржуа” был поэт Максимилиан Волошин. Вокруг него группировались целая компания талантливых молодых людей и поклонниц, местных и приезжих. Они сами себя называли "обормотами”. ..Девицы из этой обормотской компании ходили в фантастических костюмах, напоминавших греческие, занимались по вечерам пластическими танцами и упражнениями. Иногда устраивались торжественные шествия в горы на поклонение восходящему солнцу, где Волошин играл роль жреца, воздевавшего руки к богу — солнцу. Из приезжих в обормотской компании деятельное участие принимали писатель А. Толстой, художник [Лен]тулов и др. Они были постоянными посетителями кабачка "Бубны”, расписанного их художниками, содержавшегося греком Синапла * (Правильно: Синопли).

 

 

Итак, впервые Коктебель Н.С. Гумилев увидел весной 1909 года, тогда же впервые оказался в доме М.Волошина. В то время в Коктебеле отдыхали Алексей Толстой, Андрей Белый и многие другие.

Из книги Э.Миндлина. Необыкновенные собеседники. Максимилаиан Волошин. М. : Советский писатель, 1979. - С.21

"... Чуть подале от берега — дом, строенный матерью Максимилиана Волошина. В строительство этого дома поэт не вмешивался: мать строила, как ей нравилось. Позднее он упрекал ее, мол, придумала дом неудачно: вся середина его пропадала без толку из-за ненадобно большого проема лестничной клетки.  Обычно в этом доме селились приезжавшие на лето из Москвы и Петербурга поэты.   Одна из комнат надолго сохранила название "гумилевской” — в ней останавливался Николай Гумилев". 

Именно в Коктебеле Н.С. Гумилев написал знаменитую поэму "Капитаны", которая обозначила перед читателем нового, иного Гумилёва:

На полярных морях и на южных,

По изгибам зеленых зыбей,

Меж базальтовых скал и жемчужных

Шелестят паруса кораблей.

Быстрокрылых ведут капитаны,

Открыватели новых земель,

Для кого не страшны ураганы,

Кто изведал мальстремы и мель...

 

 

По приглашению Волошина Гумилев приехал в Крым с их общей знакомой - Лизой Дмитриевой. Познакомились они еще в Париже в июле 1907, в мастерской художника Себастьяна Гуревича, который писал портрет Лизы, но знакомство было мимолетным.

"Летом этого года, - вспоминал Толстой, - Гумилёв приехал на взморье, близ Феодосии, в Коктебель. Мне кажется, что его влекла туда встреча с Дмитриевой, молодой девушкой, судьба которой впоследствии была так необычна. С первых дней Гумилёв понял, что приехал напрасно: у Дмитриевой началась, как раз в это время, её удивительная и короткая полоса жизни, сделавшая из неё одну из самых фантастических и печальных фигур в русской литературе... ".

Елизавета Ивановна Дмитриева (в замужестве Васильева) родилась 31 марта (12 апреля) 1887 в Петербурге  в семье учителя. Окончила Петербургский женский педагогический институт (1908). Училась в Сорбонне (1908).
 

В январе 1909 г. из Парижа возвращается Волошин, он селится в доме А.Н. Толстого, встречи с Лилей возобновляются. Волошин окончательно вводит ее в круг поэтов, они вместе посещают различные литературные собрания и кружки Петербурга, в том числе и знаменитую "башню" Вячеслава Иванова. В это время у Лили окончательно сформировалось желание войти в поэтическую элиту,  и она поверила  в то, что ей предназначена великая судьба великой поэтессы.
На одном из литературных собраний она вновь встретила Николая Гумилева. Их представили друг другу,  они вспомнили о своем парижском знакомстве.
 

 

 

Запись в дневнике Волошина от 18 апреля 1908 года: «Некрасивое лицо и сияющие, ясные, неустанно спрашивающие глаза».

Однако, неожиданно для себя самой, малозаметная, чуть прихрамывающая девица сыграла роковую роль в жизни и Гумилева, и Волошина. Дело в том, что, после отъезда Гумилёва из Коктебеля, великий мистификатор Волошин, на гребне своего чувства к Лиле, «сочинил» Черубину де Габриак.

 

Всякому большому худож­нику необходим миф. Ле­генда. История.

Поэтессу Елизавету Ивановну Дмитриеву (Васильеву), скрывавшуюся под псевдонимом Черубина де Габриак, Алексей Толстой назвал "одной из самых фантастических и печальных фигур в русской литературе" Серебряного века. Личный ее архив не сохранился: многое она уничтожила сама, многое изъято при обысках и арестах.

Письма, собранные в книге "Из мира я должна уйти неразгаданной...", уцелели случайно: в Доме Максимилиана Волошина в Коктебеле и в архиве новороссийского педагога Евгения Архиппова. "Из мира я должна уйти неразгаданной", - считала поэтесса и просила своих корреспондентов ее послания уничтожать. Из 183 писем, представленных здесь, 132 - печатаются впервые. Письма Черубины освещают внутренний мир русских теософов начала XX века, пути их духовных поисков, приход к антропософии. В издании впервые печатаются сохранившиеся письма М. Волошина к Е. Васильевой и письма В. Васильева к М. Волошину. В приложении - подборка стихотворных посвящений Черубине де Габриак.

Роман Гумилева с Лилей Дмитриевой был бурным, но коротким. В ее альбоме, подаренном Гумилевым, есть такие его слова:

Не смущаясь и не кроясь,

Я смотрю в глаза людей.

Я нашел себе подругу

Из породы лебедей.

 

Для Гумилева и Дмитриевой первые дни в Коктебеле были феерическими. Прогулки по красивейшим окрестностям, купания в теплом море, увлекательные беседы. Гумилев в Коктебеле начал относиться к Дмитриевой серьезно. В это время он писал поэму и часто по ночам (благо было тепло и светло) читал строки из нее своей подруге.

 

Неожиданно в душе Дмитриевой что-то смешалось, воображение ее целиком занял Волошин, его поэзия. Наконец она свой выбор сделала. И неожиданно попросила Гумилева уехать. А он счел это за женский каприз и подчинился. Уезжал из Коктебеля он в конце лета. 

 

Интересны записи А.Н. Толстого:

"Гумилев с иронией встретил любовную неудачу: в продолжение недели он занимался ловлей тарантулов. Его карманы были набиты пауками, посаженными в спичечные коробки. Он устраивал бои тарантулов. К нему было страшно подойти. Затем он заперся у себя в чердачной комнате дачи и написал замечательную, столь прославленную впоследствии поэму "Капитаны". После этого он выпустил пауков и уехал".

 

Она же оставалась в Коктебеле до конца сентября, и, как сама говорила, "это были лучшие дни ее жизни".

 

Максимилиан Волошин, оставшись с Елизаветой Дмитриевой вдвоем в своем Коктебеле, ежедневно слушал ее стихи. Возникла идея послать их в Петербург в литературно-художественный журнал "Аполлон". Но, посланные туда, они были отложены. Тогда Макс Волошин, всегда склонный к розыгрышам, мистификациям, решил подыскать Лиле какой-нибудь экстравагантный псевдоним. 
 

 

 

Е.И. Дмитриева (Черубина де Габриак) в доме М.А. Волошина в Коктебеле. Фото М. Волошина. 1909

 

Имя Черубина он нашел в одном из романов Брэт Гарта, "примерили" его к Лиле, обоим понравилось. Звонкая же фамилия Габриак тоже была вызвана необычной фантазией Макса...

«Габриак был морской чорт, найденный в Коктебеле, на берегу, против мыса Мальчин. Он был выточен волнами из корня виноградной лозы и имел одну руку, одну ногу и собачью морду с добродушным выражением лица.

Он жил у меня в кабинете, на полке с французскими поэтами, вместе со своей сестрой, девушкой без головы, но с распущенными волосами, также выточенной из виноградного корня, до тех пор, пока не был подарен мною Лиле.  Тогда он переселился в Петербург на другую книжную полку.

Имя ему было дано в Коктебеле. Мы долго рылись в чертовских святцах («Демонология» Бодена ) и, наконец, остановились на имени «Габриах». Это был бес, защищающий от злых духов. Такая роль шла к добродушному выражению лица нашего чорта.

Лиле в то время было 19 лет. Это была маленькая девушка с внимательными глазами и выпуклым лбом. Она была хрома от рождения и с детства привыкла считать себя уродом», - писал Волошин в «Рассказе о Черубине де Габриак».

 

 

"Аполлон" публично объявил ее поэтессой будущего и напечатал присланные стихи тотчас.

А вот как выглядела волошинская мистификация глазами Марины Цветаевой:

«Жила-была молодая девушка, скромная школьная учительница, Елизавета Ивановна Дмитриева, с маленьким физическим дефектом – поскольку помню – хромала. ...

В этой молодой школьной девушке, которая хромала, жил нескромный, нешкольный, жестокий дар, который не только не хромал, а, как Пегас, земли не знал. Жил внутри, один, сжирая и сжигая. Максимилиан Волошин этому дару дал землю, то есть поприще, этой безымянной – имя, этой обездоленной – судьбу».

 

Так началась Мистификация Века. Через всю жизнь Елизаветы Дмитриевой прошла духовная связь с Максом Волошиным. Он сумел внушить ей, что она талантлива и что ее ждет великое будущее.  С ведома наставника она продолжала высылать стихи в литературно-художественный журнал "Аполлон", но открыть свою "тайну" решительно отказывалась. Черубина сообщала редактору журнала Сергею Маковскому, что сотрудничество с "Аполлоном" может быть только эпистолярным.

 

 

Е. И. Дмитриева. Коктебель, 1909 г. Фото М. Волошина

 

С некоторых пор в редакцию журнала «Аполлон» стали поступать изящные конверты с гербом испанской аристократки. На бумаге с траурным обрезом изысканным почерком были написаны элегические стихи юной, как можно было полагать, красавицы, которой строгой католической семьей была уготована едва ли не монастырская келья. Редакция журнала и его главный редактор Сергей Константинович Маковский были всерьез заинтригованы. Дело дошло до того, что из очередного номера журнала были вынуты уже подготовленные к публикации стихи Иннокентия Анненского и вместо них срочно помещены стихи Черубины де Габриак, заочно пленившей редакцию «Аполлона». Неожиданную смерть Анненского от сердечного приступа на пороге Царскосельского вокзала не без оснований связывали с его обидой на журнал.

 

Стихи ее были великолепны и волновали всех сочетанием чувственности, печали, старомодности.

Замкнули дверь моей обители

Навек утерянным ключом:

И Черный Ангел, мой хранитель

Стоит с пылающим мечом,

Но блеск венца и пурпур трона

Не увидать моей тоске,

И на девической руке –

Ненужный перстень Соломона.

 

Весь Петербург гадал, что это за странное имя - Черубина де Габриак? И "Аполлон" раскупался немедленно. Читатели требовали напечатания не только ее стихов, но и ее биографии. Сотрудники "Аполлона" почти сходили с ума. Успех Черубины де Габриак был кратким и головокружительным. А потом ее разоблачили.

Разоблачение Черубины состоялось в конце 1909: правду узнал М. Кузмин, выведавший номер телефона Дмитриевой. Переводчик фон Гюнтер добился у Дмитриевой признания в обмане, тайна стала известна в редакции «Аполлона». В результате, в конце 1910 в «Аполлоне» появилась ещё одна подборка стихов Черубины, с заключительным стихотворением «Встреча», подписанным подлинным именем поэтессы.

Разоблачение обернулось для Черубины де Габриак тяжелейшим творческим кризисом. В прощальном письме Волошину она пишет: «Я стою на большом распутье. Я ушла от тебя. Я не буду больше писать стихи. Я не знаю, что я буду делать. Макс, ты выявил во мне на миг силу творчества, но отнял ее от меня навсегда потом. Пусть мои стихи будут символом моей любви к тебе».

История Коктебельского треугольника получила неожиданное продолжение в Петербурге.

Мистификация, начатая с шутки, зашла слишком далеко, – пришлось раскрыть. В редакции «Аполлона» настроение было, как перед грозой. И неожиданно для всех гроза разразилась над головой Гумилёва.

Алексей Толстой волею судеб был свидетелем всех событий, имеющих отношение к «рождению» Черубины де Габриак, ибо он отдыхал в Коктебеле в доме Волошина тем летом, когда сложился любовный треугольник.

Гумилев якобы рассказывал всем о «большом романе», который был у него с Елизаветой Дмитриевной, — «в самых грубых выражениях». Нет никакого сомнения, что именно Дмитриева изложила своему другу Максимилиану Волошину такую версию событий. Волошин был влюблен: вполне достаточное основание, чтобы принять на веру слова любимой, которая рассказывает о нанесенном ей оскорблении. Даже если знаешь по опыту, что она плохо умеет отделять свои фантазии от яви.

Разразился скандал, закончившийся дуэлью Гумилёва с Волошиным, состоявшейся 22 ноября 1909 года. Дуэль завершилась бескровно и почти анекдотически, став, однако, притчей во языцех в литературном мире.

О событиях, этому предшествовавших, наиболее достоверными представляются свидетельства Алексея Толстого, бывшего секундантом на пресловутой дуэли:

«Здесь, конечно, не место рассказывать о том, чего сам Гумилёв никогда не желал делать достоянием общества. Но я знаю и утверждаю, что обвинение, брошенное ему, – в произнесении им некоторых неосторожных слов – было ложно: слов этих он не произносил и произнести не мог. Однако из гордости и презрения он молчал, не отрицая обвинения, когда же была устроена очная ставка и он услышал на очной ставке ложь, то он из гордости и презрения подтвердил эту ложь. В Мариинском театре, наверху, в огромной, как площадь, мастерской Головина, в половине одиннадцатого, когда под колосниками, в черной пропасти сцены, раздавались звуки „Орфея", произошла тяжелая сцена в двух шагах от меня: поэт В<олошин>, бросившись к Гумилёву, оскорбил его. К ним подбежали Анненский, Головин, В. Иванов. Но Гумилёв, прямой, весь напряженный, заложив руки за спину и стиснув их, уже овладел собой. Здесь же он вызвал В<олошина> на дуэль».

Стараниями секундантов дуэль с шести шагов перенесли на 15 (25 по другим сведениям). Гумилев промахнулся, пистолет Волошина дал осечку. Гумилев потребовал, что бы Волошин стрелял снова.  Выстрел был сделан в снег.

После этого все участники разъехались по домам. Но сохранить в тайне дуэль не удалась, полицейские побывали на Черной речке, но вместо крови нашли калошу. По этому поводу газетчики как следует потоптались  на героях, а Максимилиан Волошин обзавелся прозвищем Вакс Калошин (впрочем,  Саша Черный всегда любил обзываться). Вскоре и Волошин, и Гумилев покинули Петербург. Николай Степанович уехал в путешествие, а затем, весной 1910 года женился на Анне Ахматовой.

 

 

Н.С.Гумилев, Лев Гумилев и А.А.Ахматова. Царское Село, 1916 г.

 

Для Ахматовой Дмитриева и Волошин навсегда остались связанными с оскорблением двух самых дорогих ей людей – Гумилёва и Анненского.

Напомним, что в описываемый момент Гумилеву было всего 23 года. До чекистской пули, которая оборвет жизнь поэта, оставалось 12 лет. Это будет насыщенный мировыми событиями период. И Гумилев многое успеет. Несколько африканских путешествий, поэтические циклы и книги стихов, основание Цеха поэтов, участие в мировой войне. 

Волошин уединился в Коктебеле, где его изображение прибрежные скалы сохранили навсегда.

А что же Лиля? Она перестала печататься, в 1911 году вышла замуж за инженера-мелиоратора Всеволода Васильева, взяла фамилию мужа, уехала с ним в Туркестан. Путешествовала по Европе в основном по делам «Антропософского общества». В 1915 Дмитриева возвращается к поэзии. Многие стихотворения — религиозные, но уже не католические стилизации, а искренние стихи, отражающие поиск пути для собственной души поэта, стремящейся к покаянию и очищению. В 1921 поэтессу вместе с мужем арестовывают и высылают из Петрограда, в вину ей, прежде всего, ставили приверженность антропософии.

В Екатеринодаре (ныне – Краснодар),  сотрудничала с Маршаком, писала детские пьесы. Затем вернулась в Питер. В 1922 году снова начала писать стихи. Окончив специальные курсы, в 1926 году служила в Библиотеке Академии наук.

В 1927 была выслана. А уже через год, в Ташкенте, умерла от рака. Была похоронена на Боткинском кладбище в Ташкенте. В настоящее время местоположение могилы Елизаветы Дмитриевой неизвестно.

До конца жизни Дмитриева продолжала переписку с Волошиным. А в конце жизни создала еще одну мистификацию, цикл «китайских стихов» «Дом под грушевым деревом», которая прошла совсем незамеченной. 

О серьёзности чувства Гумилёва к Дмитриевой говорит и тот факт, что Ахматова, привыкшая иметь его в полном своём распоряжении, сразу же почувствовала опасность. Говорят, что она, довольно спокойно относившаяся к многочисленным увлечениям Гумилёва, терпеть не могла только Дмитриеву. Анна Ахматова никогда не сочувствовала Черубине де Габриак, считая эту мистификацию позорной.  Известна и её неприязнь к Волошину – она никогда не отдыхала в Коктебеле, пожалуй, единственная из всего литературного Петербурга той поры.

Лиля и сама страдала не меньше тех, кого мучала, сознавая свою вину и раскаиваясь. Её «Исповедь», написанная в 1926-м году, заканчивается горьким признанием. 

"Через три дня я встретила его <Гумилёва> на Морской. Мы оба отвернулись друг от друга. Он ненавидел меня всю свою жизнь и бледнел при одном моём имени.

Больше я его никогда не видела.

Вот и всё.

Я была виновата перед ним, но он забыл, отбросил и стал поэтом. Он не был виноват передо мной, очень даже оскорбив меня, он ещё любил, но моя жизнь была смята им – он увёл от меня и стихи, и любовь...

И вот с тех пор я жила не живой; – шла дальше, падала, причиняла боль, и каждое моё прикосновение было ядом. ... И это было платой за боль, причинённую Н. Ст.: у меня навсегда были отняты и любовь, и стихи".

И всё-таки она нашла в себе силы простить и Гумилёва, и себя за всю причинённую друг другу боль. В стихотворении «Памяти Анатолия Гранта», написанном вскоре после того, как Гумилёва расстреляли, есть строки:

Всё, что было холодного, злого,

Это не было ликом твоим.

Я держу тебе данное слово

И тебя вспоминаю иным.

Написанные Дмитриевой после смерти Гумилева воспоминания едва ли могли встретить сочувствие Ахматовой. Не вызвало у Ахматовой добрых чувств и, как она его определила, «надрывное письмо» Елизаветы Ивановны, которое та ей прислала вскоре после казни Гумилёва. «Из нашей встречи ничего не вышло», – замечает Ахматова в поздних записках.

В воспоминаниях Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь» можно найти сведения о дальнейшей судьбе Лили:

"Е. И. Дмитриева продолжала и впоследствии писать хорошие стихи. Незадолго до своей смерти С. Я. Маршак попросил меня приехать к нему. Он говорил мне о судьбе Е. И. Дмитриевой, рассказывал, что в двадцатые годы написал вместе с Елизаветой Ивановной несколько пьес для детского театра – «Кошкин дом», «Козел», «Лентяй» и другие. Пьесы эти вышли с именами обоих авторов. Потом Е. И. Дмитриеву выслали в Ташкент, где она умерла в 1928 году. В переиздании пьес выпало её имя. Самуила Яковлевича мучило, что судьба и творчество Е. И. Дмитриевой, бывшей Черубины де Габриак, неизвестны советским читателям. Он советовался со мной, что ему следует сделать, и я вставляю эти строки, как двойной долг и перед С. Я. Маршаком, и перед Черубиной де Габриак, стихами которой увлекался в молодости".

Так мистификация обернулась мифом – разновидностью мифа о Пигмалионе и Галатее, где в роли Пигмалиона выступили два поэта (как два родителя) – он и она, Волошин и Дмитриева. Может быть, Черубина и получилась такой живой потому, что родилась от союза любящих друг друга мужчины и женщины, почти как настоящий человек.

Благодаря сложившемуся осенью 1909 года любовному треугольнику у нас есть венок сонетов «Corona atralis» и другие стихи Волошина, посвящённые Елизавете Дмитриевой, среди них «К этим гулким морским берегам», «Ты живёшь в молчанье тёмных комнат», «Теперь я мёртв. Я стал строками книги...», «Судьба замедлила сурово...», «Себя покорно предавая сжечь...», «С тех пор, как тяжкий жернов слепой судьбы...»; «Пурпурный лист на дне бассейна...»; «В неверный час тебя я встретил».

Стихи Гумилёву Лиля писала с их первой встречи в 1907 году, затем в период их короткого романа; и даже после его гибели образ поэта  «"Когда выпадет снег”, – ты сказал…», «В нежданно рассказанной сказке…», «Моё сердце – словно чаша…», «Ветви тонких берёз так упруги и гибки…», «Ах, зачем ты смеялся так звонко…», «Памяти Анатолия Гранта», «Да, целовала и знала…» – это всё о нём.

Гумилёв в период любовного кризиса в Коктебеле писал свой знаменитый цикл «Капитаны», обсуждая его с Лилей. Ей цикл и был первоначально посвящён, но затем посвящение он снял. Кроме того, последние исследования доказали, что некоторые из стихов Николая Гумилёва, написанные в период с 1907 по 1909 годы, которые ранее считались адресованными Анне Ахматовой, на самом деле были написаны Лиле. Речь идёт о стихотворениях «Поединок», «Царица» и о цикле «Беатриче».

Чердачная комната", в которой Гумилёв написал "Капитанов", сохранилась до нашего времени та третьем (чердачном) этаже "дома Пра". 

Однако, прохладные отношения между Волошиным и Гумилёвым сохранились надолго. Они были перенесены на жену Гумилёва - Анну Ахматову. Поэтому Ахматова была одной из немногих, кто никогда не приезжал в Коктебель. В 1921 году Волошин и Гумилёв встретились ещё раз, это было в феодосийском порту. Гумилёв собирался отплыть в Новороссийск. Поэты пожали друг другу руки, примирение состоялось. Кто мог предположить тогда, что это была их последняя встреча!? Через несколько месяцев Николай Гумилёв был расстрелян, как "контрреволюционер".

В 1922 году Максимилиан Волошин напишет стихотворение «На дне преисподней», которое посвятит памяти А. Блока и Н. Гумилева.

Информационно-библиографический указатель-буклет: "Их имена в истории Феодосии. Выпуск 2. Киммерия Серебряного века"

Киммерийские приключения Николая Гумилева : Информационно-библиографический указатель / сост. и оформл. Т. Гурьева, гл. библиограф ЦГБ им. А. Грина. – Феодосия : МКУК «ЦБС; Центральная городская библиотека им. А. Грина, 2021. – 8 с.